глава 23

Она вышла вся розовая, сияющая, промытая до последней косточки. Целомудренно завернулась в простыню, на голове тюрбан из махрового полотенца. Олег удивился:

- В такую жару?

- А я скромная, - ответила она.

- Здесь никого больше нет, - напомнил он.

- Не знаю, - ответила она. - Слишком здесь все просторно. Мне кажется, что на меня смотрят со всех сторон.

Лишь на миг он заглянул в ее большие серые глаза, сейчас сияющие, лучистые, но успел увидеть потных гогочущих десантников, их перекошенные лица. Понятно, с ее фигурой и независимым характером она вполне решилась бы расхаживать здесь голышом. Даже перед слугами не устрашилась бы пройти обнаженной: знает, что ее пропорции безукоризненнее, чем у Афродиты Книдской. И если пока еще не решается открыть свое тело, то лишь потому, что там следы чужих пальцев, кровоподтеки, ссадины.

Просто, понял он с острым чувством вины, она всячески бережет его чувства. Мужчина, не сумевший уберечь женщину от рук чужих мужчин, быстро одним самоедством наживает себе язву желудка.

- Я сам приготовлю обед, - сказал он. - Спустись к морю. Не пожалеешь.

Она вздохнула:

- Да, конечно... Но тебе дико видеть человека, который не умеет плавать?

- Дико, - согласился он. - Степнячка?

- С чего это? - обиделась она. - Я сибирячка!.. У нас бани в каждом доме. Мы ежедневно моемся, паримся, а потом в прорубь... Но в моих краях река Кама быстрая, холодная, плавать в такой воде так и не научилась. А когда переехала в Москву, там не до плавания. Так что обед, увы, готовить мне...

- Сходи, - предложил он, - хотя бы намочи ноги.

Она поколебалась, бесшабашно махнула рукой:

- Ладно. Только для того, чтобы, когда кто-то заговорит об Эгейском, я могла сказать небрежно: Да помню такое. Я в нем ноги мыла!

Когда она вернулась от этого Эгейского, с левой половины дворца легкий ветерок донес тонкий аромат. Она пошла на запах, не скоро сообразив, что это вовсе не изысканные духи, а запах жареного мяса. Желудок в нетерпении запрыгал, стукаясь о ребра, словно пес в тесной конуре, она вспомнила, что не ела уже бог знает сколько, а при той жизни, что она ведет, надо есть и есть в три горла, долго и неотрывно...

Запах усиливался, она шла, как борзая, подняв кверху нос и хватая трепещущими ноздрями пахучую струю, по бокам проплывали стены с огромными портретами в золотых рамах, мимо скользили массивные рыцарские манекены, даже при мечах, а запах усиливался, пока она не уткнулась в широкую дверь с затейливой ручкой в виде дельфина.

Дразнящие ароматы выползали из-под двери. Юлия решительно потянула за ручку. Она уже изготовилась узреть апартаменты, здесь везде апартаменты и пентхаусы... узнать бы, что это такое, но, когда дверь открылась, восторженный вопль исторгся сам.

Это были не какие-нибудь вшивые апартаменты королей. Это была кухня. Самая настоящая кухня. Теперь Юлия видела, что это и есть то, что имеет право называться кухней, а все то, что она встречала у себя и подруг, даже видела в элитных мебельных магазинах, - вовсе не кухни, и даже близко не похожи на кухни. Самая элитная кухня, которую она видела в валютном магазине, рядом с этой что-то вроде пещерного очага, выложенного из грубых булыжников.

Олег сидел за кухонным столом, пальцы щелкали по клавиатуре, на Юлию даже не поднял глаз, проговорил рассеянно:

- Ну, как?..

На плите, что незаметно переходила в стол, ровным рядком стояли странного облика и формы не то сковородки, не то особые кастрюльки с наворотами. От наплыва ароматов Юлия громко сглотнула слюну.

- Спасибо, - ответила она торопливо, - море чудесное... Что ты тут творил? Не отравишь?

Он отмахнулся:

- Да это не я... Я ленив, все делает автоматика. Я запрограммировал ее давно.

- И ты все время ешь одно и то же?

- Да нет, этот паразит готовит выборочно, - буркнул он. - Сам себе генерирует рецепты. Ты хорошо искупалась?..

- Все понятно, - ответила она. - Это значит, займись дальше сама, накрой на стол, разложи по тарелкам?.. Не возражай, я сделаю это с огромным удовольствием! Даже... со счастьем. Только ты уберись со своим чертовым компом!

- Мешаю?

- Конечно!

- Я думал, места хватит...

- При чем здесь место? - удивилась она. - Ты что, не понимаешь?

Он убрался со своим ноутбуком, но в глазах его читалось ясно, что не понимает.

Юлия жадно вдохнула ароматы, сердце ее трепыхалось, но душа трепетала в предвкушении важных открытий.

Олег все-таки не ушел, пристроился с ноутбуком на подоконнике. Похоже, он из тех чокнутых, кто в еде видит только калории, белки и углеводы с витаминами. Напрасно электронный повар старается, этот сожрет все, не поморщится, но и не похвалит...

- Понравилось море? - спросил он с сомнением. - Конечно, не Сибирь, но все-таки...

Юлия приподняла крышку, в лицо ударила волна запахов. Стараясь понять, что же там готовится такое, от чего желудок начинает кувыркаться, она ответила искренне:

- Я даже не знала, что море может быть такое чистое и... человечное. Я впервые на море, но словно в нем родилась. Нет, не как Афродита, нечего лыбиться, а как кистеперая рыба, что отсюда полезла на берег! Отсюда, чувствую, и древние эллины ходили на завоевания...

- И не только, - ответил Олег. Он покосился в окно, на лицо упал отсвет голубой шири моря, сказал нараспев: - ...И воззвал он тогда к Богу, упрашивая пойти со своими людьми к морю, дабы...

Она прервала удивленно:

- Таких слов в Библии нет!

Олег удивился:

- Да?.. Гм... Было же... Когда же подчистили?..

- Ты уверен, что было записано так? - спросила она насмешливо. Умничающий шпион - это что-то новое. Библия - это не устав строевой службы. - Что у тебя за перевод? В твоем компе.

- При чем тут комп, - ответил он мирно. - Я сам диктовал одному писцу...

- Тогда уж писал бы сам!

- Не могу, - признался он. - У меня почерк! Курица лапой нацарапает лучше. Компьютеров еще не было, а вручную я как привык к прафиникийскому письму... гм... а жаль, что такой кусок утерян. Помимо чисто эстетической ценности - в юности мы все поэты, - были и какие-то ценные сведения... которые ну никак не могу вспомнить. Впрочем, если не могу вспомнить, какая из них ценность?

- Да уж, - ответила она. - Если не знал да еще и забыл, то - тяжелый случай. Раз уж ты отпустил прислугу, то на стол подавать должна я?..

- А так же убирать во всех комнатах, - согласился он.

- А сколько здесь комнат?

- Откуда я знаю? - удивился он. - С чего бы я стал считать комнаты?

Она помолчала, ошарашенная такой наглостью. Для человека, привыкшего считать не просто комнаты, а квадратные метры... даже сантиметры принимаются во внимание!.. он сказанул почти богохульство. Целый народ, целая культура родилась и расцвела чахлым цветом на квадратных метрах общей и жилой жилплощади, а этот наглец не считал!.
Святотатец.

- А как?.. - спросил он.

Она оборвала:

- Молчи! Я буду есть.

Она в самом деле не проронила ни слова, пока не отодвинула последнюю тарелку. Правда, рот был все время забит, да и пожирала все с такой быстротой, что обед кончился, как ей показалось, едва начавшись, но в желудке теперь чувствовалась немалая тяжесть, а в талии она стала похожей на пингвина.

Олег с нахальной улыбкой поставил на стол кувшин с охлажденным соком.

- Местный. Отведай.

Она кивнула на плоский экран метр на метр, вмонтированный в кухонную стену.

- Это что? - спросила она. - Телеэкран или...

- Скорее или, - ответил он. - Но телепрограммы принимает тоже.

Ее обожженное специями горло жадно впитывало прохладный сок, не давая добраться до желудка. Она наполнила уже третий стакан, а на ладони Олега из ниоткуда возникла коробочка пульта. Пощелкал кнопками, но по всем каналам передавали богослужение. Шла репетиция великого празднования встречи третьего тысячелетия. Нелепо одетые жрецы в богатых одеждах, рассчитанных на бедных дикарей, важно взмахивали кадильницами, вельможи и князья чинно стояли рядами, в руках свечи.

Юлия попробовала пить сок медленнее, но теперь он впитывался еще во рту. Слова с экрана неслись непонятные, хотя рясы знакомые...

- Греки? - поинтересовалась она.

- Просто мерзавцы, - отмахнулся он. - Еще Тертуллиан жаловался, что, как только принадлежность к христианам стала помогать в продвижении по службе, тут же тысячи мерзавцев, которые вчера еще истребляли христиан, приняли крещение.

Юлия ревниво косилась на великанский экран. При таких размерах зерно должно быть с кулак, но на самом деле изображение настолько натуральное, что она почти слышала запахи ладана и потных тел священников.

- Да, это и сейчас... знакомо.

- Что делать, - сказал он горько, - на этих мерзавцах мир держится! Без них было бы хуже. Не приди они в христианство, бедные идеалисты сами бы погубили веру Христа надежнее, чем любые враги. Вон, к примеру, Совнаролла... Честнейший идеалист. Христос с топором. Ведь если бы Христа не распяли, а, к примеру, он бы выжил и победил бы? Вот тогда-то и начался бы самый кровавый террор!.. А эти мерзавцы, защищая свои амбары, сумели из христианства создать такую силу, такую мощь, что она как огненный таран прошла по многим и многим странам и народам.

Юлия кивнула на экран:

- Но что же теперь? Это ж отвратительно!.. Я была христианкой, когда оно попиралось властью... или я думала, что попирается, а теперь, когда власть всеми силами поддерживает лижущую ее церковь... нет, я просто не могу.

Олег сказал хладнокровно:

- А почему нет? Какой бы строй сейчас ни объявили, все равно эти парни будут наверху. Возобладай теократия, то президент станет Верховным Патриархом, его команда - Священным Синодом, победи сейчас язычество - президент станет собственноручно, как делали древние князья, рубить головы на жертвенной плите, принося человеческие жертвы богам, топить самую красивую девку в Москве-реке, дабы боги послали дождь... Во главе любого племени, империи, воровской шайки всегда стоят прагматики. Мерзавцы, понятно, грабят и обжираются в оргиях, но от честных идеалистов беды было бы гораздо больше. Одно строительство коммунизма чего стоит!

Она спросила враждебно:

- Коммунизм разве строили не сволочи?

- Я ж говорю, хуже! Хуже, чем сволочи, - это чистейшие души. Но строить коммунизм в одной России, пусть даже в СССР, среди всех остальных стран, что к коммунизму вовсе не рвались... было просто наивно. Поведение строителей коммунизма напоминает поведение непьющего человека, да еще бегающего по утрам трусцой, среди нашего обычного люда. Во-первых, начинают тыкать пальцем и посмеиваться при виде бегущего человека. Посмеиваться над его диетой, гимнастикой с гантелями. Дурью мается, хочет быть лучше всех!.. Мы ж пьем, по бабам шляемся, плюем на все режимы... И вот начинается: да выпей, да посиди с нами, да полежи, да ты нас не уважаешь... В конце концов, и сам идеалист устает от постоянного давления. Наш мир таков, что того, который карабкается наверх, не только не хвалят, но и осуждают. Над ним смеются, ему ставят палки в колеса. И человек сперва раз-другой делает себе поблажки, за что соседи тут же начинают хвалить, а затем ко всеобщему ликованию и вовсе отказывается от здорового образа жизни. И тут же все начинают его любить, поздравлять, кто-то задарма нальет стакан водки... Пей, будь как мы все.

Она смотрела на него недоверчиво.

- Ты это всерьез?

Он усмехнулся, не ответил. Она вытрясла из кувшина последние капли, взяла пультик и попробовала искать сама. Судя по количеству каналов, этот плоскоэкранный телевизор принимает все телепередачи Земли, а то и с Марса. Сколько Юлия ни давила на кнопку, означающую Давай следующий, на экране с готовностью выскакивала новая картинка, успевала квакнуть нечеловечески, тут же сменялась другой.