глава 47

Он умолк, прислушался. Сверху послышались возбужденные голоса. Юлия сбежала по лестнице вприпрыжку, щеки раскрасневшиеся.

- Ну, вы и люди!.. У вас и здесь вагон гардероба! Но кто из вас только составлял его так жутко...

Олег хладнокровно ткнул пальцем в сторону Мрака:

- Он.

Мрак опешил, банка остановилась возле губ.

- Я?

- Юлия хвалит за подбор гардероба, - пояснил Олег. - Значит, ты...

- Ах, ты ж...

Мрак поперхнулся, глаза неверяще смотрели в покрытую кафельной плиткой нежного цвета стену. Там пошли концентрические круги, словно в спокойное озеро швырнули камень. Вместе с плиткой колыхались и толстые вытяжные трубы. Послышался странный гул на грани инфразвука. Юлия ощутила, как будто бы небеса разверзлись, а в огромной кухне засияло страшное звездное небо, откуда на нее уставились беспощадные глаза.

Прямо из стены медленно выплыл огненный шар. От него сыпались шипящие искры, он быстро менял форму, вытянулся по вертикали, и через мгновение в комнате стоял звездный человек... так его назвала для себя застывшая в ужасе и восторге Юлия, совершенно черный, а по всей поверхности тела блистали звезды!
Тут же звезды погасли, а чернота разом заполнилась плотью. Юлия не дыша смотрела на крупноплечего юношу. Он показался удивительно красивым: чистые, как расплавленное золото, волосы падают на плечи, на круглом детском лице чисто и невинно сверкают голубые глаза, но фигура совсем не детская, в пришельце чувствуется нечто былинное, такими явно были герои, что некогда бродили по земле, выхватывая невинных дев из пасти чудовищ.

Он казался намного выше остальных, потом перехватил взгляд Мрака на его подошвы, что зависли в воздухе, виновато улыбнулся. Его опустило на пол, но все равно он оставался выше большинства мужчин, которых Юлия знала. Правда, не выше Мрака. И Олега, добавила ревниво.
Мрак поднялся, золотоволосый улыбнулся настолько чисто и светло, что у Юлии едва не навернулись слезы. Оба разом распахнули руки.

- Тарх! - сказал Мрак.

- Мрак! - воскликнул золотоволосый. Голос его был чистый, звонкий, радостный. Юлия невольно подумала, что повезет тем, кто услышит, как он поет. - Мрак!.. Как я по вас с Олегом соскучился!

Олег поднялся тяжело, его качнуло, но губы на землисто-бледном лице раздвинулись в слабую улыбку. Мрак и Таргитай крепко обнялись, Олег подошел и обхватил их обоих. Все три головы сдвинулись, только Мрак возвышался на полголовы.
Таргитай прижался к Мраку, плечи вздрагивали. Широкая ладонь оборотня ласково гладила по золотым волосам. Когда Таргитай наконец поднял голову, по щекам бежали слезы, но рот расплывался до ушей.

- Как давно я вас не видел!.. Как соскучился!..

Мрак обеими ладонями похлопал его по плечам, всмотрелся:

- Да уж... Несколько сот лет... если не тысяч!

Таргитай смотрел с недоумением. Мрак запоздало вспомнил, что Таргитай так и не выучился считать, а Олег сказал за их спинами мягко:

- Мрак... Тарх был там, где вообще нет времени. Как и пространства.

Глаза Мрака выпучились. Олег повернулся к Юлии, но она, как образцовая женщина, вовсю хлопотала в дальнем углу кухни, оттуда катили запахи жареного мяса, все мужчины любят жареное мясо, еще надо аджики, перчика, зелени...
Мрак обнял Таргитая за плечи, повел на веранду и что-то рассказывал. Черные как смоль волосы исчезли на фоне темного неба, зато золотые волосы Таргитая горели как пропитавшиеся солнцем.
Олег с тоской смотрел вслед.

- Что я делаю? - вырвалось у него шепотом. - Как получилось... где я повернул, что моя позиция... и позиция Бога... совпали?

Мягкие пальцы коснулись его лба. Юлия, оставив сковородки под присмотром таймера, опустилась рядом. Серые глаза смотрели с любовью и участием.

- О чем ты? - спросила она тихо, - У тебя бред?.. Бог - это что-то старое, мрачное, строгое... Правда, такое же занудное, как и ты, но ты молод... а чем бы ты ни был сейчас болен... не отрицай, я вижу, это излечимо, я уверена. Нужно только добраться до цивилизации, до хорошей больницы.

Он с усилием улыбнулся:

- Почему бог должен быть обязательно старым и мрачным?.. А, таким представляют. Ну, тогда посмотри на во-о-он те портреты...

Юлия поняла, что он пытается ускользнуть от разговора о своем недомогании и о странно появившемся госте. Подняла взгляд на раскрытую дверь в комнату. В широкий проем видна стена, портреты в массивных рамах идут нескончаемой чередой, не все персонажи с длинными седыми бородами, но все величественные, важные, отцы нации, мудрые и всепонимающие отцы...

- И кто они?

- Этот величавый старец с мудрым взором, - сказал Олег, - вовсе не был таким, когда в двадцать четыре года сформулировал свою теорию относительности. Правда, говорят, он ее целиком или частью спер у француза Пуанкаре... Да и второй мудрый старец не был им, когда бравым артиллерийским офицером, дуэлянтом и картежником писал Севастопольские рассказы... Даже этот парень, который у тебя на кресте, - какая скверная штамповка, - в свои так называемые скрытые годы... ну, до тридцати лет, когда вдруг стал пророком, знаешь кем побывал? Нет, лучше не знать... Слабые души, а их большинство, могут впасть в искушение...

- Искушение?

- Ну да. Найти оправдания для своих... для себя, словом.

- А кем он... был?

- Нет, обойдешься... Ведь зачем из жизней великих убираются эти житейские мелочи? Зачем на портретах такие величавые, что помереть со смеху тем, кто их знавал в жизни? Потому что человечек легче катится вниз, чем карабкается вверх. Брякни толпе в сто человек, что Некрасов был бабник и картежник, так все возликуют: ага, и этот такой же, как и мы! Только двое из этих ста призадумаются: ежели он пил да по бабам, но стал таким великим, то, может, и нам попытаться сделать что-то нужное для общества? Остальные девяносто восемь запьют еще больше: классики пили, и нам можно...

- Понятно, - пробормотала она, засыпанная до кончиков ушей такой лавиной, - но... насчет бога?

Олег скупо улыбнулся:

- Не знаю, стоит ли говорить... Дело в том, что парняга, который появился так неожиданно... бог. Ты зашла в комнату, когда он в носу ковырялся? Все равно он - бог.

Она отшатнулась:

- Олег! Ты мне всякую лапшу на ухи вешал, но это... это уж чересчур! Бог - это... это... Я даже не знаю, что такое...

Она задохнулась от негодования, закашлялась так, что слезы брызнули из глаз. Олег легонько постучал по спине, погладил, чувствуя тихую жалость, когда кончики пальцев пробежали по выступающим, как у голодного щенка, позвонкам.

- Я тебе скажу, - шепнул он. - Бог - это Творец. Который сотворил Великое!.. От творцов не требуется, чтобы они творили ежечасно, ежесекундно. Достаточно сотворить шедевр один раз в жизни. Эйнштейн всю остальную жизнь - до-о-о-лгую! - ни черта не делал, только стриг купоны. Но об этом молчим. Почему? Не стоит разочаровывать обывателя. Обыватель не поймет, ему нужно нечто сверкающее и незапятнанное. Обыватель не сможет простить одухотворенной сверкающей балерине страшный позор, что та за кулисами бежит в туалет, снимает трусики, срет, как простая грузчица, как просто человек, даже бумажкой подтирает зад... Если хочешь, вот еще одно определение бога: бог - это тот, кто сумел создать нечто, намного превосходящее его самого. Создать шедевр, глядя на который сам изумляется: Неужели это создал я, обычно такой тупой и ограниченный?

Юлия с недоверием посмотрела на веранду. Сквозь тонкую занавеску видно было две могучие фигуры. Пришелец сиротливо прижимался плечом к могучему Мраку.

- И что же он... создал?

Олег сказал с досадой:

- Да глупость он создал!.. Сам дурак, дурацкое и создает. Но что делать, если мир пока только дурацкое понимает и заглатывает?.. Ну, умное тоже воспринимает... иногда, но умное - крупицами, да и то не весь мир, а отдельные умники, а вот массы... массы слушают нашего Тарха раскрыв рот!

- Что же он создал? - снова спросила Юлия.

- Песни, - ответил Олег зло. - Просто песни. Без всякого ума и смысла. Без всякой логики и... Э, черт бы его побрал! Помнишь, я у тебя что-то намурлыкивал? Привязалось такое, что и за пять тысяч лет не отвяжется... Так вот этот придурок сочинил ее при мне. Это было очень давно, мы только-только вышли из Леса...

Юлия с великим почтением повернулась, смотрела неотрывно на молодого... нет, теперь уже моложавого человека. Мелькнула мысль попросить автограф.

- Эх, Олег, - прошептала она, - ты правда не понимаешь?.. Его песни делают людей добрее, лучше. Они меняют людей изнутри. Они не добавляют ума или знаний... но человек, слушающий его песни, может бросить автомат и взять в руки твой гребаный учебник математики...

- Фиг он возьмет, - огрызнулся Олег, но в голосе Юлия уловила колебание.

С веранды послышались шаги. Мрак вел Таргитая, похлопывал, обнимал, иногда тискал с медвежьей грацией. На кухне усадил за маленький столик, сел напротив и, навалившись локтями на край, занял почти половину.

- Ну-ну, давай дальше. А что потом, после мельницы? Я бы рассказал про свои приключения, да рассказывать нечего. У Олега и то страстей больше! А вот ты... Где был в последнее время? Что происходило, что зрел?

Таргитай рассеянно посматривал по сторонам. Чистые голубые глаза остались такие же ясные, как и в первый день, когда они вышли из Леса. И лицо такое же детское, в то время, как вон у Олега уже твердые складки у рта, на лбу глубокая морщина, а от вечного испуга не осталось и следа.

- Не знаю... Просто бродил. Иногда под ногами горел песок... только не золотой или серый... а... нет, такого слова не придумано. Он то как вода, то подобно льду, то... другой раз я плавал как рыба... но не в воде, а... Олег это умно называет газовыми гигантами, хотя никаких гигантов я там не зрел... Бывал я на краю Тьмы... не той тьмы, когда ночь без луны, а большой... когда впереди ничего... Я летел на волне тьмы, простой тьмы, а та Тьма отступала, исчезала... Уходил я вовнутрь малого камешка, даже в песчинку, все глубже и глубже, пока не начинали плясать и дрожать, как припадочные, малые песчинки... из которых состоит та первая песчинка... Я зависал в черноте... потом появлялись звезды... такие махонькие!.. я их мог в горсть набрать сколько угодно... если бы не были так далеко одна от другой... а потом разбегались все дальше и дальше... Затем звездочки становились агромадные!.. Я проваливался в них... пока снова в песчинку... в пустоте... снова звездное небо... И так много раз!.. Я видел, как звезды рождались из такой малости, когда одна малая песчинка... ты даже не можешь представить, насколько малая, сталкивалась с другой, что неслась навстречу... и тогда вспыхивала такая агромаднейшая звезда, что я даже не знаю... Я не мог понять, как это получается, ходил обратно, смотрел, как эти две песчинки, что меньше всяких песчинок, летят навстречу друг другу... как лоб в лоб... и как получается такая жаркая звезда, что сжигает все вокруг... Веришь ли, раз десять ходил обратно смотреть. Ну, когда песчинки лоб в лоб! Но так и не понял...

Мрак тоже не понял, Таргитай заговаривается или плетет обычную для дурня дурь, но взглянул на Олега, поежился. Лицо Олега было смертельно бледным, он смотрел на Таргитая почти со страхом. Наверное, Олег что-то все-таки понял. Во всяком случае, как был трусом, так им и остался.

- А нас ты видел? - жадно допытывался Олег. - Нас? Человечество?.. Ну, огромные космические корабли... э-э... звездолеты, инолеты... Исполинские строения прямо в космосе... Ну, дома, понимаешь? Только не дома, и даже не похожие на дома, а...

Мрак перебил:

- Олег, что ты мелешь?..

Олег дернулся:

- А что не так?

- Это же Таргитай, - напомнил Мрак. - Наш Таргитай.

Олег медленно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Да, верно, это Таргитай. Который в облаках видит сказочные замки, драконов, прекрасных дев и морских чудищ, но, если ему встретится в космосе прекрасный звездолет - вершина технической мощи землян или внеземлян, он не отличит его от обломка астероида.

- Он ходил далеко вперед, - напомнил Мрак. - Я не знаю, что это... но вперед - это не назад. Значит, впереди у нас что-то есть. И немало. А значит - подними голову!
Его огромная лапа дотянулась до Таргитая через стол, ласково шлепнула по плечу. Олег подошел сзади, положил ладони на плечи их дударя, которого то любили, то готовы были разорвать в клочья, но за которого шли в огонь и в воду. Как не раз шел он ради них.Внезапно Таргитай насторожился. По чистому румяному лицу прошла волна, словно колыхнулось отражение в воде. Синие детские глаза потемнели, стали лиловыми, затем красными, ярко-желтыми, снова вернулись к небесно-синему цвету.

- Оснегозе... - сорвалось с его губ. - Оснепризение?.. Больно... Почему мне больно?.. Что не так?.. Почему?.. Как, чтоб не больно...

Его тело деформировалось, превратилось в мраморное, затем - без перехода - на его месте вспыхнул чадящий огонь. Олег успел рассмотреть внизу широкое медное кольцо, толстое и темное, неведомые письмена по ободку, тут же с невероятной скоростью он превращался то в сгусток тьмы, то в красный свет, за долю секунды он успел трансформироваться в сотни тысяч обличий, но вот снова в человеческом облике, только по его телу и одежде мерцают звезды, а рука вытянулась через всю кухню, прошла сквозь стену, исчезла...

После долгой мучительной минуты, когда все сидели застывшие, страшась шелохнуться, дохнуть, Таргитай внезапно стал обычным Таргитаем, зачем-то поспешно сдвинулся вместе со стульчиком в сторону, улыбнулся немножко растерянно:

- Чего вы все такие надутые?.. Я что-то не так сказал?

Все молчали, Мрак нашелся первым:

- Да нет, все так. Тебе что, кольнуло что-то?

- Ага, - сказал Таргитай смущенно. - А ты откуда знаешь?.. Даже неудобно, в каком месте. Но не успел я почесаться, как все исчезло. Наверное, Юля иголку обронила, когда Мраку портки чинила.

Олег стиснул зубы. Он боялся даже представить, хоть на краткий миг, какую занозу выдернул Тарх. Вспыхнула сверхзвезда, обожгла?.. Слишком мелко... Вспыхнула, взорвалась галактика из трехсот миллиардов звезд?.. Или же из Ничто вторглось нечто, начало рушить пространство-время... Что-то произошло заметное, заставившее лапнуть место, куда впилась заноза...

- Много непривычного видел? - спросил Олег осторожно. - Ну, такого, что для песен...

Таргитай оживился:

- Непривычного? Да, много!.. К примеру, когда становишься совсем маленьким... ну, не маленьким, а мелким, но... смехота, правда!.. Помнишь, мы снежки лепили?.. Схватишь снега в обе ладони, сминаешь в шар размером с волчью голову, потом уминаешь до размеров яблока, потом давишь и давишь, пока не уплотнится до размеров ореха!.. Снега столько же, но только теперь снежок уже не снежок, а ледышка!.. Если шарахнешь со всей дури... я помню, как ты меня однажды... Так вот ухватишь звезду... агромадную!.. лепишь ее как снежок, она все уменьшается, уменьшается... куда больше, чем если бы из снега!.. Жмешь, пока вся не в маковое зернышко!.. Но весит столько же... А я, бывало, нырну в нее, там все плотно-плотно, так вот я нырну в это плотно, пока эти дрожащие комочки не повиснут в черноте... Я все вовнутрь, вовнутрь, лезу и лезу... потом вдруг появляются искорки, растут, каждая превращается в горячие лепешки... Те летят, будто кто их расшвырял... а когда начнешь всматриваться в лепешки, оказывается... не поверишь!.. все они из мириадов звезд!.. Этих звезд больше, чем муравьев во всех наших лесах!..

От плиты пошла таранной стеной волна ароматов жареного мяса. Юлия, разрумянившаяся, с мелкими капельками на верхней губе, вытащила на листе из духовки нечто коричневое, огромное, истекающее янтарным соком...

- Гусь! - воскликнул Таргитай по-детски. - На углях, как и тогда... Как здорово!

Юлия смолчала, что навороченная жаровня с микрокомпьютерами не совсем угли от костра, ее руки деловито разделывали сочную тушку, нож блестел, струйки ароматного запаха вырывались с такой силой, что мелкие капельки заблестели даже на ее щеках.
Затем Юлия увидела, как едят гуся люди из Леса. Жадно, счастливо, самозабвенно, с костями, потрохами, которые приготовила отдельно и вложила в тушку вместе с обжаренной гречневой кашей.
Через мгновение, заполненное треском костей, сопения и чавканья, в тарелках остался только яркий свет люстры. Мрак с недоумением огляделся:

- А где еда?

- Подаю, - ответила Юлия. - Поглотай слюни одну минутку!

Елена по ее знаку начала таскать на стол ветчину, окорока, шейку, буженину, все это исчезало, как в пламени лесного пожара, а Юлия поставила электрогриль на ускоренный режим, запекла еще одного гуся, спохватилась, изготовила огромные отбивные, со злым удовлетворением начала замечать, как челюсти мужчин двигаются все медленнее, ремни распускаются шире, а волчий блеск глаз сменяется сытым довольством.